По лагерю бродит цинга
Опубликовано: 27.04.2024
-Рубрики
- Пером и кистью. (2728)
- TV. Кино и Подмостки (1683)
- Обо всем (1468)
- Интересно (1004)
- Кумиры (845)
- Видео/Фото/Фильмы/Концерты. (824)
- Старый, добрый шлягер (789)
- Музыканты,художники, композиторы, поэты, писатели (726)
- Истории (708)
- Аудиоальбомы (691)
- Джаз,Рок,Блюз. (687)
- СуперStars (609)
- УЛЫБНЕМСЯ И МЫ (483)
- Суперхит XX века (466)
- Звезды в "Музыкальной гостиной" (410)
- "СССР" - ретро (372)
- Бельканто (Любимые голоса) (282)
- Одесские истории (234)
- Русский шансон (234)
- Культура, искусство, история (227)
- Музыка на века (224)
- Легенды русского шансона. (215)
- Опера, оперетта, классическая музыка, балет. (205)
- Лирика романса (174)
- Маленький ретро концерт (163)
- Биографии (162)
- История классики шансона (140)
- Музыка ретро (113)
- Песня.Романс (104)
- Звезды русской эмиграции (83)
- Мемориал (77)
- Петр Лещенко (50)
- шансон (40)
- Литературный раздел (11)
-Метки
-Я - фотограф
Женский образ в живописи 18-20 веков часть 1
-Поиск по дневнику
-Статистика
Песня "Колыма" (Я помню тот Ванинский порт) в 50-60-е годы приобрела широчайшее распространение, как несколько позднее песня Юза Алешковского "Товарищ Сталин" (Правда, последней преимущественно интересовалась интеллигенция). Во всяком случае, не разыскивая специально, я записал "Колыму" семь раз (считая два текста в альбомах).
Записи, сделанные на протяжении тридцати лет и в отдаленных друг от друга районах, в общем не очень разнятся - переставлены или отсутствуют какие-то строфы, иногда добавлены куплеты, взятые из других песен, но уже крепко вросшие в "Колыму"; изменены, переставлены или заменены отдельные строки; встретилась песня, в которую оказались включенными два четверостишия из "Колымы". Словом, обычная картина: песня вошла в устный обиход, постепенно обросла вариантами, фольклоризировалась.
И вот восьмой вариант. И - невероятно, но хочется верить, авторский. Благодаря внимательности и любезности фольклористки Анны Федоровны Некрыловой, он попал к автору этих строк в дни проведения конференции "Фольклор ГУЛАГа". Несколько листков бумаги содержали письмо Григория Матвеевича Александрова, адресованное неизвестному мне лицу, и саму песню.
Вы по телефону попросили у меня автограф. Посылаю неискалеченный "филологами" КГБ свой стих "Колыму". Я написал его в 1951 году на 706-й командировке (лагпункте) Тайшетлага, куда я попал за уничтоженную чекистами рукопись "Пасмуровое стадо обезьян" (о злодеяниях Сталина).
Мотив к стихам напел товарищ по нарам Зиновьев, а через неделю его убили "при попытке к бегству". "Попытка" - наглая ложь! Собака, на работе, перегрызла ему горло, а охранник в упор пристрелил его двумя пулями - в лоб и в грудь. О Зиновьеве донес сексот, что он автор музыки, и только за это Зиновьева убили. Узнай сексот о моем авторстве, я несомненно разделил бы участь погибшего. В позапрошлом году я прочитал в журнале и услышал по телевизору, что "Колыма", невесть почему, названа "Ванинский порт" и наречена народной песней. Я весьма рад, что песня стала народной. Авторство никогда не прельщало меня. Но мне обидно за муки Зиновьева.
Но даже не это главное. Недобрые руки изменили стихи. Чьи - понять не трудно. "
Разумеется, мы не вправе проводить какое-то следствие. Но небольшой текстологический разбор сделать можем - слишком уж интересны факты, и в научном, и в чисто человеческом плане. И совершенно справедливо говорит Г. М. Александров о долге памяти перед погибшим товарищем. Но точно такой же долг памяти существует и перед автором стихотворного текста. Песня "Колыма" - это классика лагерного фольклора. Некоторые его строфы и образы стоят на уровне самой высокой поэзии.
Слева приводим текст Г. М. Александрова, справа - запись, сделанную от матросов Г. Лазичева и Н. Таратуты из Красноярска в 1960 году (в скобках указаны расхождения их вариантов).
Там часто болеют цингой,
Переполнены все лазареты,
И может быть, этой весной
Не получишь ты больше привета.
Шестьсот километров тайгой,
Где водятся дикие звери.
Машины не ходят туда,
Идут, спотыкаясь олени.
Прощай же ты, мать, и жена,
Прощайте же, милые дети!
Время настало, пора
Расстаться с вами навеки.
(Не жди меня, родная мать,
И вы, мои малые дети,
Знать, горькую чашу до дна
Досталось испить мне на свете).
Я знаю, меня ты не ждешь
И писем моих не читаешь,
Встречать ты меня не придешь
В открытые двери вокзала
(Об этом я знаю, родная).
Ни одного варианта, который начинался бы так, как написал Григорий Матвеевич, мне не встретилось. Первая строфа, сама по себе яркая, по логике поэта, автора стихотворения, может стоять вначале. По логике же песенного текста - не может. "Я помню тот Ванинский порт. " - идеальное начало именно для лирической песни. Оно открывает сюжет. C воспоминаний, обращений к прошлому начинаются многие песни и романсы, в том числе и литературного происхождения ("Я помню чудное мгновение. ", "Я помню вальса звук прелестный. ")
Далее у Александрова "И вой парохода угрюмый", во всех песенных вариантах - "И вид парохода угрюмый". При вхождении авторского текста в устный обиход метафорические, вообще более сложные синтаксические конструкции и образы трансформируются в менее сложные (естественнее: вид - угрюмый). Два заключительных стиха первого текста (второй куплет) явно уступают соответствующему двустишию второго. Прежде всего, неясно, к чему относится строка "Когда поднимались на борт" - к предыдущему или к последующему тексту. То же самое произошло в народно-песенном варианте пушкинского "Узника", где на слух возникает такая же неопределенность (у Пушкина после "сырой" стоит точка):
Сижу за решеткой в темнице сырой,
Вскормленный в неволе орел молодой.
В песне второй стих отнесен к человеку, традиционно уподобленному орлу.
Отличия микроскопические: "Когда поднимались" и "Как шли мы", но результат - необходимая песенная ясность, да и "холодные, мрачные трюмы" спеть легче, чем труднопроизносимое "Грузили нас в мрачные трюмы".
Вариант Александрова более энергичный, в нем сильнее клокочет ненависть: "Чекистам срывались проклятья", "яростный крик". (Это соответствует его темпераментному всплеску в письме: "Попытка" - наглая ложь!). А в песне, согласно традиции, тем более в песне лагерно-блатной, стилистически родственной жестокому романсу, важнее элемент страдания, мелодрамы - отсюда и "жалобный" крик, "глухие" проклятья.
Если стихотворение имеет политический заряд, то, конечно, "чекисты" в нем на месте. Но, как сказано, оно воспринято уже в виде песни, другой средой. Блатной мир далеко не всегда героизирует воровство или бандитизм - порой он склонен свалить вину на обстоятельства, на злую судьбу. В таком случае политика тут не при чем, нужна именно некая неопределенность, завуалированность. Поэтому, думается, "чекисты" и отпали. Вряд ли, как полагает Григорий Матвеевич, тут потрудились редакторы из КГБ. К счастью, на фольклор таким способом воздействовать невозможно.
В тексте Г.М. отсутствует нелитературное ударение (родные братья), возникшее во всех песенных вариантах, где оно вполне уместно.
. "названа чудом планеты" - "чудной планетой", конечно, органичнее для песни, так всюду и пелось.
Три заключительные куплета - отличная лирика, а ударение "к дверям" - типичная поэтическая вольность (вряд ли возможная в песне).
Отметим, далее, последовательную рифмовку в строфе 8 и явное искажение ее в вариантах Г. Ларичева и Н. Таратуты. И еще: непесенная сложность эпитетов "милые малые дети" снята. В обоих текстах моей записи осталось лишь по одному эпитету - традиционные "малые" дети и изначальные "милые".
Таким образом, многие штрихи и детали, которые отмечены выше, на наш взгляд, подтверждают авторство Григория Матвеевича, или, если быть корректным, первичность текста, который он привел. Требует некоторых уточнений рассказ о причине гибели Зиновьева. Получается, что через неделю песню уже достаточно хорошо знали (именно как песню, потому что он пострадал как создатель напева). И еще вопрос. Григорий Матвеевич Александров родился в 1928 году. В 1951 году ему было 22-23 года. Поэтому раздумываешь над строками о жене и малых детях. Впрочем, это отнюдь не решающий довод. Сам трафарет такого произведения требовал этих традиционных для несвободного человека образов.
Приведу в заключение этого разговора песню "Лагерная", записанную мной в 1990 г. от бывшего заключенного И. К. Морозова.
Я знаю, меня ты не ждешь
И писем моих не читаешь.
Но чувства мои сбережешь
И их никому не раздаришь.
А я далеко, далеко,
И нас разделяют просторы.
Прошло уж три года с тех пор,
Как плаваю я по Печоре.
А в тундре мороз и пурга,
Болота и дикие звери.
Машины не ходят сюда,
Бредут, спотыкаясь олени.
Цинга меня мучает здесь,
Работать устал, нету силы.
Природа и каторжный труд
Меня доведут до могилы.
Я знаю, меня ты не ждешь
И в шумные двери вокзала
Встречать ты меня не придешь.
Об этом я знаю, родная.
В песне два куплета "Колымы" составляют органическое целое с новым текстом, который, в свою очередь достаточно связан со множеством других песен этого цикла. Обратите внимание на обрамляющие песню строфы - они словесно близки. На первый взгляд даже кажется, что это удачная творческая разработка одного и того же сюжетного мотива. На самом же деле строфы соединены совершенно механически, по внутреннему смыслу они взаимоисключают друг друга ("Но чувства мои сбережешь" и "Меня ты встречать не придешь").
Приведенные примеры движения, изменения текста, как удачного, так и неудачного, типичны для фольклора, и старинного, крестьянского, и современного, городского, лагерного и любого другого. Характерно и то, что наиболее яркие образы ("Машины не ходят туда, Бредут, спотыкаясь олени" и некоторые другие) сохраняются при всех переработках.
Познакомившись с письмом и текстом Григория Матвеевича, я тут же написал в Ташкент, где он не по своей воле проживает много лет. Мое письмо шло три месяца, столько же добирался ответ. К сожалению, самого Григория Матвеевича не было в Ташкенте, ответила его жена. Она сообщила, что Г.М.- москвич, жил в Москве с родителями до начала войны, и прислала, как я просил, несколько его стихотворений.
По кровавым дорогам войны
Я шел, спотыкаясь от ран,
Но никто не видал моих слез.
Лишь ветер с родимой земли
Мне весточку эту принес.
В письме не сказано, что Г.М. - участник войны, да и по возрасту он вряд ли мог им быть. Однако автор вживается в ситуацию (как в песенном эпизоде с детьми). "Кровавые" дороги, "родимая" земля - эпитеты, как и вся система образов, близки стихии песни, определенного ее стилевого направления, совпадающего со стилем "Колымы".
Григорий Матвеевич - человек, много переживший, но сохранивший мужество и верность своим идеям. Он писал и прозу. ". его книга 78 г. имеет объем 750 стр., - рассказывает Галина Александрова, - . Из-за машинописи в 430 стр. 80 года была психушка на четыре с лишним года.
В настоящее время Григорий Матвеевич в Крыму, его пригласили крымские татары на свой курултай, уже больше месяца там гостит, спасибо им".
При арестах все рукописи конфисковывались, поэтому в домашнем архиве Александровых сегодня хранятся лишь случайно оставшиеся обрывки написанного и то, что восстановлено по памяти.
В письме была и небольшая брошюрка, изданная почти домашним способом в 1991 году в Бахчисарае - "Факел над Крымом". Факел - это 47-летний Муса Мамут, отец троих детей, который в знак протеста против запрета на возвращение крымских татар совершил акт самосожжения в 1978 году. ("Муса изгнанником бесправным Жил много лет в чужом краю. Пойдет ли он на бой неравный, На смертный бой за Родину свою?"). На первой странице обложки - еле различаемый портрет автора - Г.Александрова, на последней - могила Мусы и его фотография, единственная, сделанная при жизни.
Поэму заключает глава "Равный со звездами". Приведем последнюю строфу:
Факел Титана - неугасимый –
Он запылает не только над Крымом,
Жаром небесным, неукротимым
Будет над миром сиять
И на Отчизну, в край твой любимый,
Станет народ собирать.
Людям жестоким, тупым и трусливым,
Сердце твое не достать.
Всяких губителей свору презренную
Ты, как змею, растоптал,
Подлость ничтожную, злобу надменную,
Смертью своею попрал.
Славою дивной, в веках не забытой,
Души людей напоил.
Кровью воскресшей, костром не убитой,
Вечную жизнь заслужил.
Под текстом даты: июль-ноябрь 1978 год.
Восстановлено в мае 1990 года. г. Ташкент.
Надо полагать, и эти честные и благородные стихи сыграли свою роль в трагедии с психушкой.
В поэме Григория Матвеевича есть глава, в которой рассказано о том, как Мамут, пробившись в родные места, пытается укорениться. Но прокурор, судья и более высокое начальство уже заранее все решили ("У них вчера был разговор - Там, наверху. Им подсказали: "- Мамута треба засудить, Щоб крымчаки, злякавшись, убежали").
- Преступник он! Прощенья нет! -
Рычит, плюется прокурор, -
Жил без прописки столько лет!
В Крыму! А потому
Он заслужил суровый приговор,
Не для таких, как он, свобода.
Я суд прошу татарина Мусу
В колонию отправить на два года.
Мы слышали, что восемь раз
Преступник получал отказ,
Когда пытался прописаться.
Окончен суд. Зачитан приговор.
Будь он бандит, насильник, вор,
Его б, наверное, простили
Иль на поруки отпустили.
Мусу никак нельзя простить!
Как смел на Родине он жить?!
Татарин крымский - жил в Крыму!
В тюрьму его! В тюрьму!! В тюрьму.
. В неволе жизнь у всех одна,
Знать, выпала горькая доля
Испить эту чашу до дна.
Помните в "Колыме":
Знать, горькую чашу до дна
Испить довелось мне на свете.
Где-то в глубине души жили картины собственных мучений, жили и слова, которые говорили об этих мучениях.
Но что бы и как бы ни было - низкий поклон Григорию Матвеевичу Александрову. Он тоже совершил подвиг - жизни и творчества.
| | |
| | |
| Рубрики: | История классики шансона |
Процитировано 5 раз
Понравилось: 13 пользователям
Я помню тот Ванинский порт
И крик парохода угрюмый.
Как шли мы по трапу на борт,
В холодные, мрачные трюмы.
От качки страдали зека,
Ревела пучина морская;
Лежал впереди Магадан -
Столица Колымского края.
Не крики, а жалобный стон
Из каждой груди вырывался.
"Прощай навсегда, материк!" -
Ревел пароход, надрывался.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа Черной Планетой.
Сойдешь поневоле с ума -
Оттуда возврата уж нету.
Пятьсот километров тайга,
Где нет ни жилья, ни селений.
Машины не ходят туда -
Бредут, спотыкаясь, олени.
Я знаю, меня ты не ждешь
И писем моих не читаешь.
Встречать ты меня не придешь,
А если придешь - не узнаешь.
Прощайте, и мать, и жена,
И вы, малолетние дети.
Знать, горькую чашу до дна
Пришлося мне выпить на свете.
По лагерю бродит цинга.
И люди там бродят, как тени.
Машины не ходят туда -
Бредут, спотыкаясь, олени.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа Черной Планетой.
Сойдешь поневоле с ума -
Оттуда возврата уж нету.
Я помню тот Ванинский порт
И вид парохода угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт,
В холодные мрачные трюмы.
От качки стонали зека,
Обнявшись как родные братья,
И только, порой, с языка
Срывались глухие проклятья.
А утром растаял туман,
Утихла пучина морская,
Восстал на пути Магадан -
Столица Колымского края.
Пятьсот километров - тайга!
Качаются люди, как тени,
Машины не едут сюда,
Бредут, спотыкаясь, олени.
Будь проклята ты, Колыма -
Что названа "Чудной планетой"!
Сойдешь поневоле с ума,
Обратно возврата уж нету!
Я знаю, меня ты не ждешь
И писем моих не читаешь.
Встречать ты меня не придешь,
А, встреча меня, не узнаешь.
Я помню тот Ванинский порт
И вид парохода угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт
В холодные, мрачные трюмы.
На море спускался туман,
Ревела стихия морская.
Лежал впереди Магадан -
Столица Колымского края.
Не песня, а жалобный крик
Из каждой груди вырывался.
"Прощай навсегда, материк!" -
Хрипел пароход, надрывался.
От качки стонали зека,
Обнявшись, как родные братья.
И только порой с языка
Срывались глухие проклятья.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа чудной планетой!
Сойдешь поневоле с ума -
Оттуда возврата уж нету.
Пятьсот километров - тайга.
В тайге этой дикие звери.
Машины не ходят туда.
Бредут, спотыкаясь олени.
Там смерть подружилась с цингой,
Набиты битком лазареты.
Напрасно и этой весной
Я жду от любимой ответа.
Не пишет она и не ждет,
И в светлые двери вокзала,
Я знаю, встречать не придет,
Как это она обещала.
Прощай, моя мать и жена!
Прощайте вы, милые дети.
Знать, горькую чашу до дна
Придется мне выпить на свете!
Я знаю, меня ты не ждешь
И писем моих не читаешь.
Но чувства своих сбережешь
И их никому не раздаришь.
А я далеко, далеко
И нас разделяют просторы.
Прошло уж три года с тех пор,
Как плаваю я по Печоре.
А в тундре мороз и пурга,
Болота и дикие звери.
Машины не ходят сюда,
Бредут, спотыкаясь, олени.
Цинга меня мучает здесь.
Работать устал, нету силы.
Природа и каторжный труд
Меня доведут до могилы.
Я знаю, меня ты не ждешь,
И в шумные двери вокзала
Меня ты встречать не придешь.
Об этом я знаю, родная.
Я помню тот Ванинский порт
И крик парохода угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт
В холодные, мрачные трюмы.
Не песня, а жалобный крик
Из каждой груди вырывался.
"Прощай навсегда, материк!" -
Хрипел пароход, надрывался.
От качки страдали зека,
Обнявшись как родные братья.
Лишь только порой с языка
Срывались глухие проклятья.
Над морем сгущался туман,
Ревела стихия морская.
Лежал впереди Магадан -
Столица Колымского края.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа "Чудной планетой".
Сойдешь поневоле с ума, -
Отсюда возврата уж нету.
Пятьсот километров тайга,
Где нет ни жилья, ни селений.
Машины не ходят сюда,
Бредут, спотыкаясь, олени.
Здесь дни словно годы идут.
Работу дают не под силу.
Пеллагра и каторжный труд
Сведут меня скоро в могилу.
Здесь смерть подружилась с цингой,
Набиты битком лазареты.
Напрасно и этой весной
Я жду от любимой ответа.
Я знаю, меня ты не ждешь
И писем моих не читаешь.
Встречать ты меня не придешь,
А если придешь - не узнаешь.
Прощайте, и мать и жена,
И вы, малолетние дети!
Знать, горькую чашу до дна
Придется мне выпить на свете.
Я помню тот Ванинский порт
И вид парохода угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт
В холодные мрачные трюмы.
От качки стонали ЗК,
Обнявшись, как родные братья,
И только порой с языка
Срывались глухие проклятья.
Не песня, а жалобный крик
Из каждой груди раздавался:
"Прощай навсегда, материк!" -
Рыдал пароход, надрывался.
Над морем стелился туман,
Ревела пучина морская.
Пред нами вставал Магадан -
Столица Колымского края.
Пятьсот километров тайга,
Где бродят лишь дикие звери.
Машины не ходят туда,
Бредут, спотыкаясь, олени.
Я знаю, меня ты не ждешь
На шумном перроне вокзала.
Встречать ты меня не придешь-
Об этом мне сердце сказало.
Для всех остальных я чужой,
От них и не жду я привета.
И только старушке одной
Я дорог, как бабье лето.
Она мне постель соберет
И спать меня тихо уложит,
Слезами мне грудь обольет
И руки на сердце положит.
Вот сплю я и вижу я сон -
Как будто далекие грозы
Гремят и гремят за окном -
Проходят этапом обозы.
Вдруг слышу в сенях разговор -
Как будто за мною явились.
И щелкнул винтовки затвор,
И с грохотом двери открылись.
И я просыпаюсь от сна,
С тревогой гляжу я на двери -
Лишь мать пред иконой одна
В углу преклонила колени.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа чудом планеты.
Сойдешь поневоле с ума,
Отсюда возврата ведь нету.
Когда мы были на войне
Когда мы были на войне (строка 2 раза) ,
Там каждый думал о своей любимой или о жене.
И он, конечно, думать мог, да, он, конечно, думать мог,
Когда на трубочку глядел, на голубой её дымок (2 раза)
А он не думал ни о чём, да, он не думал ни о чём,
Он только трубочку курил с турецким горьким табачком (2 раза)
Как ты тогда ему лгала (2 раза),
Ты сердце девичье своё давно другому отдала (2 раза),
И он решил, я пули жду,
Я только верной пули жду,
Чтоб утолить печаль свою
И чтоб пресечь нашу вражду.
Когда мы будем на войне(2 раза),
Навстречу пулям полетит на вороном своём коне(2 раза) ,
Когда мы будем на войне (4 раза) .
Атаман Кудеяр
Слова Н. А. Некрасова (в народном варианте)
Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр атаман.
Много разбойники пролили
Крови честных христиан!
Господу Богу помолимся, древнюю быль возвестим!
Так в Соловках нам рассказывал инок честной Питирим.
Много богатства награбили,
Многих убили в лесу.
Сам Кудеяр, из-под Киева
Вывез девицу красу.
Господу Богу помолимся, древнюю быль возвестим!
Так в Соловках нам рассказывал инок честной Питирим.
Днём с полюбовницей тешился,
Ночью набеги творил.
Вдруг у разбойника лютого
Совесть Господь пробудил.
Господу Богу помолимся, древнюю быль возвестим!
Так в Соловках нам рассказывал инок честной Питирим.
Бросил своих он товарищей,
Бросил набеги творить;
Сам Кудеяр в монастырь ушёл
Богу и людям служить!
Господу Богу помолимся, древнюю быль возвестим!
Так в Соловках нам рассказывал сам Кудеяр – Питирим!
По полю танки грохотали
По полю танки грохотали -
Танкисты шли в последний бой,
А молодого командира
Несли с пробитой головой.
Машина пламенем объята -
Вот-вот рванет боекомплект.
А жить так хочется, ребята,
И вылезать уж мочи нет.
Нас извлекут из под обломков,
Поднимут на руки каркас,
И залпы башенных орудий
В последний путь проводят нас.
И полетят тут телеграммы -
Что сын их больше не вернется
И не приедет погостить.
В углу заплачет мать старушка,
Слезу рукой смахнет отец,
И дорогая не узнает,
Какой танкисту был конец.
И будет карточка пылиться
На полке пожелтевших книг
В танкистской форме, при петлицах,
И ей он больше не жених.
Я помню тот Ванинский порт
И крик парохода угрюмый.
Как шли мы по трапу на борт,
В холодные, мрачные трюмы.
От качки страдали зека,
Обнявшись, как родные братья;
Лишь только порой с языка
Срывались глухие проклятья.
Всю ночь бушевал океан,
Ревела пучина морская;
Лежал впереди Магадан
Столица Колымского края.
Не стоны, а жалобный крик
Из каждой груди вырывался.
'Прощай навсегда, материк!'
Ревел пароход, надрывался.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа Черной Планетой.
Сойдешь поневоле с ума -
Оттуда возврата уж нету.
Пятьсот километров тайга,
Где нет ни жилья, ни селений.
Машины не ходят туда
Бредут, спотыкаясь, олени.
По лагерю бродит цинга.
И люди там бродят, как тени.
Машины не ходят туда
Бредут, спотыкаясь, олени.
Я знаю, меня ты не ждешь
И писем моих не читаешь.
Встречать ты меня не придешь,
А если придешь - не узнаешь.
Прощайте, и мать, и жена,
И вы, малолетние дети.
Знать, горькую чашу до дна
Придется мне выпить на свете.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа Черной Планетой.
Сойдешь поневоле с ума
Оттуда возврата уж нету.
Сойдешь поневоле с ума
-
Я помню тот Ванинский порт
И крик парохода угрюмый.
Как шли мы по трапу на борт,
В холодные, мрачные трюмы.
От качки страдали зека,
Ревела пучина морская;
Лежал впереди Магадан -
Столица Колымского края.
Не крики, а жалобный стон
Из каждой груди вырывался.
'Прощай навсегда, материк!' -
Ревел пароход, надрывался.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа Черной Планетой.
Сойдешь поневоле с ума -
Оттуда возврата уж нету.
Пятьсот километров тайга,
Где нет ни жилья, ни селений.
Машины не ходят туда -
Бредут, спотыкаясь, олени.
Я знаю, меня ты не ждешь
И писем моих не читаешь.
Встречать ты меня не придешь,
А если придешь - не узнаешь.
Прощайте, и мать, и жена,
И вы, малолетние дети.
Знать, горькую чашу до дна
Пришлось мне выпить на свете.
По лагерю бродит цинга.
И люди там бродят, как тени.
Машины не ходят туда -
Бредут, спотыкаясь, олени.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа Черной Планетой.
Сойдешь поневоле с ума -
Оттуда возврата уж нету.
Сойдешь поневоле с ума -
Оттуда возврата уж нету.
Текст песни Ванинский порт (Колыма) от исполнителя Миша Гулько представлен исключительно в ознакомительных целях для частного использования. Слова песни принадлежать их авторам.
Другие тексты песен исполнителя Миша Гулько:
| Цыганский костер Прощание с Родиной Почему ты замужем Постой, паровоз Окурочек Мурка Москва Златоглавая Молодые годы Местечко | Мама (поздней осенней порой) Колокола Кабацкий музыкант Институтка Заграница Ваше благородие Ванинский порт (Колыма) Больно Белая береза |
-
Показать все песни исполнителя Миша Гулько
А знаете ли вы, что классическая музыка признана многими психологами, врачами и самими исполнителями в буквальном смысле чудодейственной. Сама по себе она не совершает чудеса, но она может самым благоприятным образом влиять на человека, растений и животных, на весь окружающий мир. И не важно, что в большинстве композиций классической музыки отсутствуют тексты песен, главное здесь - ее звучание, удачное сочетание нот и звуков.
Доказано, что классическая музыка благотворно влияет на нервную систему. Многие психологи прописывают своим пациентам слушать классическую музыку каждый день. Она не только успокаивает, но и вызывает положительные эмоции у человека. Классическую музыку даже с недавних пор стали использовать прогрессивных взглядов хирурги во время своих операций. Они прочувствовали на себе, что когда операция проводится под звуки классической музыки, все проходит как по маслу, а пациент в скорейшем времени реабилитируется и идет на поправку. Да, и во многих западных больницах в палатах больных играет классическая музыка. По словам врачей, она является усилителем медикаментозного лечения, так как своим звучанием настраивает на положительный лад людей, страдающих тем или иным заболеванием, внушает веру в выздоровление и в собственные силы справиться с болезнью. И все это не пустые слова - это результат проводимых неоднократно экспериментов.
К примеру, был произведен такой эксперимент - в две комнаты, одинаковые по размеру, температуре, влажности, степени освещения, поместили горшки с абсолютно одинаковыми цветами, и в каждой их них включили музыку - в одной классическую, а в другой - тяжелый рок. По истечении определенного времени эксперимент показал следующие результаты - в комнате с классической музыке цветы стали быстро прибавлять в росте, многие расцвели, все выглядели здоровыми, а в комнате с тяжелым роком цветы не только не выросли ни на сколько, а имели нездоровый вид, а многие даже зачахли. Чудодейственное влияние классической музыки на лицо. Однако этот эксперимент вовсе не говорит о том, что рок плох, и слушать его не следует, отнюдь - все люди разные, на кого-то и рок. И тексты песен роковых исполнителей действуют как чудесная сила.
Когда мы были на войне
Когда мы были на войне (строка 2 раза) ,
Там каждый думал о своей любимой или о жене.
И он, конечно, думать мог, да, он, конечно, думать мог,
Когда на трубочку глядел, на голубой её дымок (2 раза)
А он не думал ни о чём, да, он не думал ни о чём,
Он только трубочку курил с турецким горьким табачком (2 раза)
Как ты тогда ему лгала (2 раза),
Ты сердце девичье своё давно другому отдала (2 раза),
И он решил, я пули жду,
Я только верной пули жду,
Чтоб утолить печаль свою
И чтоб пресечь нашу вражду.
Когда мы будем на войне(2 раза),
Навстречу пулям полетит на вороном своём коне(2 раза) ,
Когда мы будем на войне (4 раза) .
Атаман Кудеяр
Слова Н. А. Некрасова (в народном варианте)
Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр атаман.
Много разбойники пролили
Крови честных христиан!
Господу Богу помолимся, древнюю быль возвестим!
Так в Соловках нам рассказывал инок честной Питирим.
Много богатства награбили,
Многих убили в лесу.
Сам Кудеяр, из-под Киева
Вывез девицу красу.
Господу Богу помолимся, древнюю быль возвестим!
Так в Соловках нам рассказывал инок честной Питирим.
Днём с полюбовницей тешился,
Ночью набеги творил.
Вдруг у разбойника лютого
Совесть Господь пробудил.
Господу Богу помолимся, древнюю быль возвестим!
Так в Соловках нам рассказывал инок честной Питирим.
Бросил своих он товарищей,
Бросил набеги творить;
Сам Кудеяр в монастырь ушёл
Богу и людям служить!
Господу Богу помолимся, древнюю быль возвестим!
Так в Соловках нам рассказывал сам Кудеяр – Питирим!
По полю танки грохотали
По полю танки грохотали -
Танкисты шли в последний бой,
А молодого командира
Несли с пробитой головой.
Машина пламенем объята -
Вот-вот рванет боекомплект.
А жить так хочется, ребята,
И вылезать уж мочи нет.
Нас извлекут из под обломков,
Поднимут на руки каркас,
И залпы башенных орудий
В последний путь проводят нас.
И полетят тут телеграммы -
Что сын их больше не вернется
И не приедет погостить.
В углу заплачет мать старушка,
Слезу рукой смахнет отец,
И дорогая не узнает,
Какой танкисту был конец.
И будет карточка пылиться
На полке пожелтевших книг
В танкистской форме, при петлицах,
И ей он больше не жених.
Я помню тот Ванинский порт
И крик парохода угрюмый.
Как шли мы по трапу на борт,
В холодные, мрачные трюмы.
От качки страдали зека,
Обнявшись, как родные братья;
Лишь только порой с языка
Срывались глухие проклятья.
Всю ночь бушевал океан,
Ревела пучина морская;
Лежал впереди Магадан
Столица Колымского края.
Не стоны, а жалобный крик
Из каждой груди вырывался.
'Прощай навсегда, материк!'
Ревел пароход, надрывался.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа Черной Планетой.
Сойдешь поневоле с ума -
Оттуда возврата уж нету.
Пятьсот километров тайга,
Где нет ни жилья, ни селений.
Машины не ходят туда
Бредут, спотыкаясь, олени.
По лагерю бродит цинга.
И люди там бродят, как тени.
Машины не ходят туда
Бредут, спотыкаясь, олени.
Я знаю, меня ты не ждешь
И писем моих не читаешь.
Встречать ты меня не придешь,
А если придешь - не узнаешь.
Прощайте, и мать, и жена,
И вы, малолетние дети.
Знать, горькую чашу до дна
Придется мне выпить на свете.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа Черной Планетой.
Сойдешь поневоле с ума
Оттуда возврата уж нету.
Сойдешь поневоле с ума
Читайте также: