После часа ходьбы силы покинули капитана дальше он двигался стиснув зубы

Опубликовано: 30.04.2024

ЖАНРЫ 360
АВТОРЫ 271 362
КНИГИ 634 949
СЕРИИ 24 027
ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 597 661

Александр Степанович Грин

Собрание сочинений в шести томах

Том 3. Алые паруса. Блистающий мир. Рассказы.

Нине Николаевне Грин подносит и посвящает

Лонгрен, матрос “Ориона”, крепкого трехсоттонного брига, на котором он прослужил десять лет и к которому был привязан сильнее, чем иной сын к родной матери, должен был, наконец, покинуть службу.

Это произошло так. В одно из его редких возвращений домой, он не увидел, как всегда еще издали, на пороге дома свою жену Мери, всплескивающую руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания. Вместо нее, у детской кроватки — нового предмета в маленьком доме Лонгрена — стояла взволнованная соседка.

— Три месяца я ходила за нею, старик, — сказала она, — посмотри на свою дочь.

Мертвея, Лонгрен наклонился и увидел восьмимесячное существо, сосредоточенно взиравшее на его длинную бороду, затем сел, потупился и стал крутить ус. Ус был мокрый, как от дождя.

— Когда умерла Мери? — спросил он.

Женщина рассказала печальную историю, перебивая рассказ умильным гульканием девочке и уверениями, что Мери в раю. Когда Лонгрен узнал подробности, рай показался ему немного светлее дровяного сарая, и он подумал, что огонь простой лампы — будь теперь они все вместе, втроем — был бы для ушедшей в неведомую страну женщины незаменимой отрадой.

Месяца три назад хозяйственные дела молодой матери были совсем плохи. Из денег, оставленных Лонгреном, добрая половина ушла на лечение после трудных родов, на заботы о здоровье новорожденной; наконец, потеря небольшой, но необходимой для жизни суммы заставила Мери попросить в долг денег у Меннерса. Меннерс держал трактир, лавку и считался состоятельным человеком.

Мери пошла к нему в шесть часов вечера. Около семи рассказчица встретила ее на дороге к Лиссу. Заплаканная и расстроенная Мери сказала, что идет в город заложить обручальное кольцо. Она прибавила, что Меннерс соглашался дать денег, но требовал за это любви. Мери ничего не добилась.

— У нас в доме нет даже крошки съестного, — сказала она соседке. — Я схожу в город, и мы с девочкой перебьемся как-нибудь до возвращения мужа.

В этот вечер была холодная, ветреная погода; рассказчица напрасно уговаривала молодую женщину не ходить в Лисе к ночи. “Ты промокнешь, Мери, накрапывает дождь, а ветер, того и гляди, принесет ливень”.

Взад и вперед от приморской деревни в город составляло не менее трех часов скорой ходьбы, но Мери не послушалась советов рассказчицы. “Довольно мне колоть вам глаза, — сказала она, — и так уж нет почти ни одной семьи, где я не взяла бы в долг хлеба, чаю или муки. Заложу колечко, и кончено”. Она сходила, вернулась, а на другой день слегла в жару и бреду; непогода и вечерняя изморось сразила ее двухсторонним воспалением легких, как сказал городской врач, вызванный добросердной рассказчицей. Через неделю на двуспальной кровати Лонгрена осталось пустое место, а соседка переселилась в его дом нянчить и кормить девочку. Ей, одинокой вдове, это было не трудно. К тому же, — прибавила она, — без такого несмышленыша скучно.

Лонгрен поехал в город, взял расчет, простился с товарищами и стал растить маленькую Ассоль. Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову за деятельное сочувствие, зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды, любовь и воспоминания на маленьком существе.

Десять лет скитальческой жизни оставили в его руках очень немного денег. Он стал работать. Скоро в городских магазинах появились его игрушки — искусно сделанные маленькие модели лодок, катеров, однопалубных и двухпалубных парусников, крейсеров, пароходов — словом, того, что он близко знал, что, в силу характера работы, отчасти заменяло ему грохот портовой жизни и живописный труд плаваний. Этим способом Лонгрен добывал столько, чтобы жить в рамках умеренной экономии. Малообщительный по натуре, он, после смерти жены, стал еще замкнутее и нелюдимее. По праздникам его иногда видели в трактире, но он никогда не присаживался, а торопливо выпивал за стойкой стакан водки и уходил, коротко бросая по сторонам “да”, “нет”, “здравствуйте”, “прощай”, “помаленьку” — на все обращения и кивки соседей. Гостей он не выносил, тихо спроваживая их не силой, но такими намеками и вымышленными обстоятельствами, что посетителю не оставалось ничего иного, как выдумать причину, не позволяющую сидеть дольше.

Сам он тоже не посещал никого; таким образом меж ним и земляками легло холодное отчуждение, и будь работа Лонгрена — игрушки — менее независима от дел деревни, ему пришлось бы ощутительнее испытать на себе последствия таких отношений. Товары и съестные припасы он закупал в городе — Меннерс не мог бы похвастаться даже коробкой спичек, купленной у него Лонгреном. Он делал также сам всю домашнюю работу и терпеливо проходил несвойственное мужчине сложное искусство ращения девочки.

Ассоль было уже пять лет, и отец начинал все мягче и мягче улыбаться, посматривая на ее нервное, доброе личико, когда, сидя у него на коленях, она трудилась над тайной застегнутого жилета или забавно напевала матросские песни — дикие ревостишия. В передаче детским голосом и не везде с буквой “р” эти песенки производили впечатление танцующего медведя, украшенного голубой ленточкой. В это время произошло событие, тень которого, павшая на отца, укрыла и дочь.

Была весна, ранняя и суровая, как зима, но в другом роде. Недели на три припал к холодной земле резкий береговой норд.

Рыбачьи лодки, повытащенные на берег, образовали на белом песке длинный ряд темных килей, напоминающих хребты громадных рыб. Никто не отваживался заняться промыслом в такую погоду. На единственной улице деревушки редко можно было увидеть человека, покинувшего дом; холодный вихрь, несшийся с береговых холмов в пустоту горизонта, делал “открытый воздух” суровой пыткой. Все трубы Каперны дымились с утра до вечера, трепля дым по крутым крышам.

Но эти дни норда выманивали Лонгрена из его маленького теплого дома чаще, чем солнце, забрасывающее в ясную погоду море и Каперну покрывалами воздушного золота. Лонгрен выходил на мостик, настланный по длинным рядам свай, где, на самом конце этого дощатого мола, подолгу курил раздуваемую ветром трубку, смотря, как обнаженное у берегов дно дымилось седой пеной, еле поспевающей за валами, грохочущий бег которых к черному, штормовому горизонту наполнял пространство стадами фантастических гривастых существ, несущихся в разнузданном свирепом отчаянии к далекому утешению. Стоны и шумы, завывающая пальба огромных взлетов воды и, казалось, видимая струя ветра, полосующего окрестность, — так силен был его ровный пробег, — давали измученной душе Лонгрена ту притупленность, оглушенность, которая, низводя горе к смутной печали, равна действием глубокому сну.

В один из таких дней двенадцатилетний сын Меннерса, Хин, заметив, что отцовская лодка бьется под мостками о сваи, ломая борта, пошел и сказал об этом отцу. Шторм начался недавно; Меннерс забыл вывести лодку на песок. Он немедленно отправился к воде, где увидел на конце мола, спиной к нему стоявшего, куря, Лонгрена. На берегу, кроме их двух, никого более не было. Меннерс прошел по мосткам до середины, спустился в бешено-плещущую воду и отвязал шкот; стоя в лодке, он стал пробираться к берегу, хватаясь руками за сваи. Весла он не взял, и в тот момент, когда, пошатнувшись, упустил схватиться за очередную сваю, сильный удар ветра швырнул нос лодки от мостков в сторону океана. Теперь даже всей длиной тела Меннерс не мог бы достичь самой ближайшей сваи. Ветер и волны, раскачивая, несли лодку в гибельный простор. Сознав положение, Меннерс хотел броситься в воду, чтобы плыть к берегу, но решение его запоздало, так как лодка вертелась уже недалеко от конца мола, где значительная глубина воды и ярость валов обещали верную смерть. Меж Лонгреном и Меннерсом, увлекаемым в штормовую даль, было не больше десяти сажен еще спасительного расстояния, так как на мостках под рукой у Лонгрена висел сверток каната с вплетенным в один его конец грузом. Канат этот висел на случай причала в бурную погоду и бросался с мостков.

Очень хорошо помню момент, когда я со своим небольшим караваном после долгого пути по урману - густому лесу из пихты, кедра и лиственницы - спустился в долину Катуни. В этом месте гладь займища сильно задержала нас: кони проваливались по брюхо в чмокающую бурую грязь, скрытую под растительным слоем. Каждый десяток метров давался с большим трудом. Но я не остановил караван на ночёвку, решив сегодня же перебраться на правый берег Катуни.

Луна рано поднялась над горами, и можно было без труда двигаться дальше. Ровный шум быстрой реки приветствовал наш выход на берег Катуни. В свете луны Катунь казалась очень широкой. Однако, когда проводник въехал на своём чалом коне в шумящую тусклую воду и за ним устремились остальные, воды оказалось не выше колен, и мы легко перебрались на другой берег. Миновав пойму, засыпанную крупным галечником, мы попали опять в болото, называемое сибиряками карагайником. На мягком ковре мха были разбросаны тощие ели, и повсюду торчали высокие кочки, на которых вздымалась и шелестела жёсткая осока. В таком месте лошади вынуждены были бы всю ночь «читать газету», то есть оставаться без корма, а потому я решил двигаться дальше.

Начавшийся подъём давал надежду выбраться на сухое место. Тропа тонула в мрачной черноте елового леса, ноги лошадей - в мягком моховом ковре. Так мы шли часа полтора, пока лес не поредел; появились пихты и кедры, мох почти исчез, но подъём не кончался, а, наоборот, стал ещё круче. Как мы ни бодрились, но после всех дневных передряг ещё два часа подъёма показались очень тяжёлыми. Поэтому все обрадовались, когда подковы лошадей зазвякали, высекая искры из камней, и показалась почти плоская вершина отрога. Здесь были и трава для коней, и годное для палаток сухое место. Мигом развьючили лошадей, поставили палатки под громадными кедрами, и после обычной процедуры поглощения ведра чаю и раскуривания трубок мы погрузились в глубокий сон.

Я проснулся от яркого света и быстро выбрался из палатки. Свежий ветер колыхал тёмно-зелёные ветви кедров, высившихся прямо перед входом в палатку. Между двумя деревьями, левее, был широкий просвет. В нём, как в чёрной раме, висели в розоватом чистом свете лёгкие контуры четырех острых белых вершин. Воздух был удивительно прозрачен. По крутым склонам белков струились все мыслимые сочетания светлых оттенков красного цвета. Немного ниже, на выпуклой поверхности голубого ледника, лежали огромные косые синие полосы теней. Этот голубой фундамент ещё более усиливал воздушную лёгкость горных громад, казалось излучавших свой собственный свет, в то время как видневшееся между ними небо представляло собой море чистого золота.

Прошло несколько минут. Солнце поднялось выше, золото приобрело пурпурный оттенок, с вершин сбежала их розовая окраска и сменилась чисто голубой, ледник засверкал серебром. Звенели ботала, перекликавшиеся под деревьями рабочие сгоняли коней для вьючки, заворачивали и обвязывали вьюки, а я всё любовался победой светового волшебства. После замкнутого кругозора таёжных троп, после дикой суровости гольцовых тундр это был новый мир прозрачного сияния и лёгкой, изменчивой солнечной игры.

Как видите, моя первая любовь к высокогорьям алтайских белков вспыхнула неожиданно и сильно. Любовь эта не несла в дальнейшем разочарования, а дарила меня всё новыми впечатлениями. Не берусь описывать ощущение, возникающее при виде необычайной прозрачности голубой или изумрудной воды горных озёр, сияющего блеска синего льда. Мне хотелось бы только сказать, что вид снеговых гор вызывал во мне обострённое понимание красоты природы. Эти почти музыкальные переходы света, теней и цветов сообщали миру блаженство гармонии. И я, весьма земной человек, по-иному настроился в горном мире, и, без сомнения, моим открытием, о котором я сейчас расскажу, я обязан в какой-то мере именно этой высокой настроенности.

Миновав высокогорную часть маршрута, я спустился опять в долину Катуни, потом в Уймонскую степь - плоскую котловину с превосходным кормом для лошадей. В дальнейшем Теректинские белки не дали мне интересных геологических наблюдений. Добравшись до Ондугая, я отправил в Бийск своего помощника с коллекциями и снаряжением. Посещение Чемальских асбестовых месторождений я мог выполнить налегке. Вдвоём с проводником на свежих конях мы скоро добрались до Катуни и остановились на отдых в селении Каянча.

Чай с душистым мёдом был особенно вкусен, и мы долго просидели у чисто выструганного белого стола в садике. Мой проводник, угрюмоватый и молчаливый ойрот, посасывал окованную медью трубку. Я расспрашивал хозяина о достопримечательностях дальнейшего пути до Чемала. Хозяин, молодой учитель с открытым загорелым лицом, охотно удовлетворял моё любопытство.

– Вот что ещё, товарищ инженер, - сказал он. - Недалеко от Чемала попадётся вам деревенька. Там живёт художник наш знаменитый, Чоросов, - слыхали, наверно. Однако, старикан сердитый, но, ежели ему по сердцу придётесь, всё покажет, а картин у него красивых гибель.

Я вспомнил виденные мною в Томске и Бийске картины Чоросова, особенно «Корону Катуни» и «Хан-Алтай». Посмотреть многочисленные работы Чоросова в его мастерской, приобрести какой-нибудь эскиз было бы недурным завершением моего знакомства с Алтаем.

В середине следующего дня я увидел направо указанную мне широкую падь. Несколько новых домов, блестя светло-жёлтой древесиной, расположилось на взгорье, у подножия лиственниц. Всё в точности соответствовало описанию каянчинского учителя, и я уверенно направил коня к дому художника Чоросова.

Я ожидал увидеть брюзгливого старика и был удивлён, когда на крыльце появился подвижный, суховатый бритый человек с быстрыми и точными движениями. Только всмотревшись в его желтоватое монгольское лицо, я заметил сильную проседь в торчащих ёжиком волосах и жёстких усах. Резкие морщины залегли на запавших щеках, под выступающими скулами, и на выпуклом высоком лбу. Я был принят любезно, но не скажу чтобы радушно, и, несколько смущённый, последовал за ним.

Вероятно, под влиянием искренности моего восхищения красотой Алтая Чоросов стал приветливее. Его немногословные рассказы о некоторых особенно замечательных местах Алтая ясно запомнились мне - так остра была его наблюдательность.

Мастерская - просторная неоклеенная комната с большими окнами - занимала половину дома. Среди множества эскизов и небольших картин выделялась одна, к которой меня как-то сразу потянуло. По объяснению Чоросова, это был его личный вариант «Дены-Дерь» («Озера Горных Духов»), большое полотно которой находится в одном из сибирских музеев.

Я опишу этот небольшой холст подробнее, так как он имеет важное значение для понимания дальнейшего.

Картина светилась в лучах вечернего солнца своими густыми красками. Синевато-серая гладь озера, занимающего среднюю часть картины, дышит холодом и молчаливым покоем. На переднем плане, у камней на плоском берегу, где зелёный покров травы перемешивается с пятнами чистого снега, лежит ствол кедра. Большая голубая льдина приткнулась к берегу, у самых корней поваленного дерева. Мелкие льдины и большие серые камни отбрасывают на поверхность озера то зеленоватые, то серо-голубые тени. Два низких, истерзанных ветром кедра поднимают густые ветви, словно взнесённые к небу руки. На заднем плане прямо в озеро обрываются белоснежные кручи зазубренных гор со скалистыми рёбрами фиолетового и палевого цветов. В центре картины ледниковый отрог опускает в озеро вал голубого фирна, а над ним на страшной высоте поднимается алмазная трехгранная пирамида, от которой налево вьётся шарф розовых облаков. Левый край долины - трога[1] - составляет гора в форме правильного конуса, также почти целиком одетая в снежную мантию. Только редкие палевые полосы обозначают скалистые кручи. Гора стоит на широком фундаменте, каменные ступени которого гигантской лестницей спускаются к дальнему концу озера…

Данный ресурс поможет проверить знания учащихся о СПП, ССП и видах подчинения придаточных предложений.

Вложение	Размер
gia_v-7_2014_god.doc	81.5 КБ

Предварительный просмотр:

Укажите цифры, обозначающие запятые между частями СПП.

У меня есть цветок, (1)- сказал он, (2)- и я каждое утро его поливаю. У меня есть три вулкана, (3), я каждую неделю их прочищаю. Все три прочищаю, (4) и потухший тоже. Мало ли что может случиться. И моим вулканам, (5) и моему цветку полезно, (6), что я ими владею. А звёздам от тебя нет никакой пользы… деловой человек открыл было рот, (7) но ничего не ответил, (8), и Маленький принц отправился дальше.
Маленький принц смотрел на фонарщика, (1) и ему всё больше нравился этот человек, (2) который был так верен своему слову. Маленький принц вспомнил,(3) как он когда-то переставлял стул с места на место, (4) чтобы лишний раз поглядеть на закат солнца. И ему захотелось помочь другу. «Послушай, (5)- сказал он фонарщику, (6) – я знаю средство: ты можешь отдыхать, (7) когда только захочешь.
Твоя планета такая крохотная, (1) – продолжал маленький принц, (2) – ты можешь обойти её в три шага. И просто нужно идти с такой скоростью, (3) чтобы всё время оставаться на солнце. Когда хочется отдохнуть, (4) ты просто всё иди, (5) иди… И день будет тянуться столько времени, (6) сколько ты пожелаешь. «Ну, (7) от этого мне мало толку, (8)- сказал фонарщик. - Больше сего на свете я люблю спать.
Я географ, (1) а не путешественник. Мне ужасно не хватает путешественников. Ведь не географы ведут счёт городам, (2) рекам,(3) морям,(4) океанам,(5) и пустыням. Географ – самое важное лицо, (6) ему некогда разгуливать. Он принимает у себя путешественников и записывает их рассказы. И если кто-нибудь из них расскажет что-нибудь интересное, (7) географ наводит справки и проверяет, (8) порядочный это человек или нет.
Если поглядеть со стороны, (1) это было великолепное зрелище. Движения этой армии подчинялись тончайшему ритму, (2) совсем как в балете. Засветив свои огни, (3) фонарщики отправлялись спать. Исполнив свой танец,(4) они тоже скрывались за кулисами. Потом приходил черёд фонарщиков из России и Индии. Потом – в Африке и Европе. Затем в Южной Америке, (5) затем в Северной Америке. И никогда они не ошибались, (6) никто не выходил на сцену не вовремя.
Взрослые вам, (1) конечно, (2) не поверят. Они воображают, (3) что занимают очень много места. Они кажутся сами себе величественными, (4) как баобабы. А вы посоветуйте им сделать точный расчёт. Им это понравится, (5)они ведь обожают цифры. Вы же не тратьте время на эту арифметику.
«Какая странная планета!- подумал Маленький принц.- Совсем сухая, (1) вся в иглах и солёная. И у людей не хватает воображения. Они только повторяют то, (2) что им скажешь. Дома у меня был цветок, (3) моя краса и радость, (4), и он всегда заговаривал первым».
Потом он уснул, (1) я взял его на руки и пошел дальше. Мне казалось даже, (2) что ничего более хрупкого нет на нашей Земле. При свете луны я смотрел на его бледный лоб, (3) на сомкнутые ресницы, (4) на золотые пряди волос, (5) которые перебирал ветер, (6) и говорил себе: все это лишь оболочка. Самое главное – то, (7) чего не увидишь глазами… Его полураскрытые губы дрогнули в улыбке, (8) и я казал себе щё6 трогательней всего в этом спящем Маленьком принце его верность цветку.
Тогда я опустил глаза, (1) да так и подскочил! У подножья стены, (2) подняв голову к Маленькому принцу, (3) свернулась маленькая змейка, (4) из тех, (5) чей укус убивает. Нащупывая в кармане револьвер, (6) я бегом бросился к ней, (7) но при звуке шагов змейка тихо заструилась по песку, (8) словно умирающий ручеёк, (9) и с еле слышным звоном скрылась меж камней. Я подбежал к стене как раз вовремя, (10) чтобы подхватить Маленького принца.
И когда ты утешишься, (1) ты будешь рад (2) что знал меня когда-то. Иной раз ты вот так распахнёшь окно, (3) и тебе будет приятно. И твои друзья станут удивляться, (4) что ты смеёшься, (5) глядя в небо. А ты им скажешь: «Да, (6), да, (7) я всегда смеюсь, (8) глядя на звезды!» И они подумают, (9) что ты сошёл с ума.
Я понимаю, (1) что с вами. Когда я был молод, (2) я совал свое невежество всем в лицо. А если вы будете скрывать свое невежество, (3) вас не будут бить и вы никогда не поумнеете. Вы больше не одиноки, (4) мы уже не сидим каждый порознь в своей гостиной, (5) разделённой глухой стеной, (6) я буду рядом.
Монтэг думал, (1) все время неотрывно думал о тех женщинах в его гостиной, (2) пустых женщинах, (3) из которых неоновый ветер давно уже выдул последние зёрнышки разума, (4) и о своей нелепой затее читать им книгу. Бред, (5) сумасшествие! Ещё одна вспышка гнева,(6) с которой он не умел совладать. Обычно Битти никогда не садился за руль, (7) но сегодня вел машину он, (8) круто сворачивая на поворотах, (9) наклонившись вперёд с высоты водительского трона, (10) полы его макинтоша хлопали и развевались, (11) он был как огромная летучая мышь, (12) несущаяся над машиной грудью навстречу.
Постарайтесь пробраться к реке, (1) потом идите вдоль берега, (2) там есть старая железнодорожная колея,(3) ведущая из города в глубь страны. Всё сообщение ведётся теперь по воздуху,(4) и большинство железнодорожных путей давно заброшено, (5) но эта колея сохранилась, (6) ржавея потихоньку. Говорят, (7) вдоль железнодорожной колеи, (8) что идет отсюда на Лос-Анджелес, (9) можно встретить бывших питомцев Гарвардского университета. Большей частью это беглецы, (10) скрывающиеся от полиции. Их немного, (11) и правительство, (12) видимо, (13) не считает их настолько опасными, (14) чтобы продолжать поиски за пределами городов.
Тёмные берега скользили мимо, (1) река несла его теперь среди холмов. Впервые за много лет он видел перед собою звёзды, (2), бесконечное шествие совершающих свой круг светил. Огромная звёздная колесница катилась по небу, (3) грозя раздавить его. Когда чемодан наполнился водой и затонул, (4) Монтэг перевернулся на спину. Река лениво катила свои волны, (5) уходя все дальше и дальше от людей, (6) которые питались тенями на завтрак, (7), дымом на обед и туманом на ужин. Река была по-настоящему реальна, (8) она бережно держала Монтэга в своих объятиях, (9) она не торопила его, (10) она давала время обдумать всё, (11) , что произошло с ним за этот месяц, (12) за этот год, (13), за всю жизнь. Он прислушался к ударам своего сердца: (14) оно билось спокойно и ровно.
Луна низко висела на небе. Луна и лунный свет. Откуда он? Ну понятно, (1) от солнца. А солнце откуда берёт свой свет? Ниоткуда, (2) оно горит собственным огнем. Горит и горит изо дня в день, (3) всё время. Солнце и время. Солнце, (4) время, (5) огонь. На небе солнце,(6) на земле часы, (7) отмеряющие время. И после многих лет,(8) прожитых на земле, и немногих минут, (9) проведенных на этой реке, (10) он понял наконец,(11) почему никогда больше он не должен жечь.

ОТВЕТЫ к заданию В-7.

Найти среди предложений СПП с однородным подчинением придаточных.

(1) Лонгрен, матрос «Ориона», крепкого трехсоттонного брига, на котором он прослужил десять лет и к которому привязан сильнее, чем иной сын к родной матери, должен был, наконец, покинуть службу. (2) Это произошло так. (3) В одно из его редких возвращений домой он не увидел, как всегда ещё издали, на пороге дома жену Мери, всплескивающую руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания. (4)Вместо неё у детской кроватки – нового предмета в маленьком доме Лонгрена – стояла взволнованная соседка.
(1) Десять лет скитальческой жизни оставили в его руках очень немного денег.(2) Он стал работать. (3) Скоро в городских магазинах появились его игрушки – искусно сделанные маленькие модели лодок, катеров, парусников, крейсеров, пароходов – словом, того, что он близко знал, что в силу характера работы, отчасти заменяло ему грохот портовой жизни и живописный труд плаваний. (4)Этим способом Лонгрен добывал столько, чтобы жить в рамках умеренной жизни.
(1)Но эти дни норда выманивали Лонгрена из его маленького дома чаще, чем солнце, забрасывающее в ясную погоду море и Каперну покрывалами воздушного золота. (2) Лонгрен выходил на мостик, настланный по длинным рядам свай. (3) Он подолгу курил раздуваемую ветром трубку, смотря, как обнажённое у берегов дно дымилось седой пеной, еле поспевающей за валами, как горизонт наполнял пространство стадами гривастых существ, несущихся в свирепом отчаянии к далекому утешению. (4) Стоны и шумы, завывающая пальба огромных взлётов воды и , казалось, видимая струя ветра, полосующего окрестность, -так силён был его ровный пробег, - давали душе Лонгрена ту притупленность, оглушенность, которая, низводя горе к смутной печали, равна действием глубокому сну.
(1) Молча, до своих последних слов, посланных вдогонку Меннрсу, Лонгрен стоял; стоял неподвижно, строго и тихо, как судья, выказав глубокое презрение Меннерсу – больше, чем ненависть, было в его молчании, и это чувствовали все. (2) Если бы он кричал, если бы выражал жестами или суетливостью злорадство, рыбаки бы поняли его, но он поступил иначе, чем поступали они – поступил внушительно, непонятно и этим поставил себя выше других, словом, сделал то, чего не прощают. (3) Никто более не кланялся ему, не протягивал руки, не бросал узнающего, здоровающегося взгляда.
(1)Это случалось не часто, хотя Лисе лежал всего в четырёх верстах от Каперны, но дорога к нему шла лесом, а в лесу многое может напугать детей, помимо физической опасности, которую, правда, трудно встретить на таком близком расстоянии от города, но все-таки не мешает иметь в виду. (2) Поэтому только в хорошие дни, утром, когда окружающая дорогу чаща полна солнечным ливнем, цветами и тишиной и когда впечатлительности Ассоль не грозили фантомы воображения, Лонгрен отпускал её в город. (3)Однажды, в середине такого путешествия к городу, девочка присела у дороги съесть кусок пирога, положенного в корзину на завтрак. (4) Закусывая, она перебирала игрушки; из них две-три оказались новинкой для нее: Лонгрен сделал их ночью.
(1)Только что капитан приготовился смиренно ответить, что он пошутил и готов показать слона, как вдруг тихий отбег береговой струи повернул яхту носом к середине ручья, и, как настоящая, полным ходом покинув берег, она ровно поплыла вниз. (2) Мгновенно изменился масштаб видимого: ручей казался девочке огромной рекой, а яхта – далёким, большим судном, к которому, едва не падая в воду, испуганная и оторопевшая, протягивала она руки. (3) «Капитан испугался»,- подумала она и побежала за уплывающей игрушкой, надеясь, что ее где-нибудь прибьет к берегу. (4)Поспешно таща не тяжелую, но мешающую корзинку, Ассоль твердила: - «Ах, Господи! Ведь случись же…» (5) Она старалась не терять из вида красивый, плавно убегающий треугольник парусов, спотыкалась, падала и снова бежала.
(1) Здравствуй, Ассоль!- скажет он. – (2) Далеко-далеко отсюда я увидел тебя во сне и приехал, чтобы увезти тебя навсегда в своё царство. (3)Ты будешь там жить со мной в розовой долине. (4) У тебя будет все, чего только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слёз и печали». (5) он посадит тебя в лодку, привезёт на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звёзды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом. -(6) –Это всё мне?- тихо спросила девочка. (7- Её серьёзные глаза, повеселев, просияли доверием. (8) Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она подошла ближе. – (9) Может быть, он уже прошел…тот корабль?
(1) Но страстная, почти религиозная привязанность к своему странному ребёнкук была, надо полагать, единственным клапаном тех её склонностей, захлороформированных воспитанием и судьбой, которые уже не живут, но смутно бродят, оставляя волю бездейственной. (2) Знатная дама напоминала паву, высидевшую яйцо лебедя. (3) Она болезненно чувствовала прекрасную обособленность сына, когда она прижимала мальчика к груди и когда грусть, любовь и стеснение наполняли ее сердце. (1) Так облачный эффект, причудливо построенный солнечными лучами, проникает в симметрическую обстановку казенного здания лишая ее банальных достоинств; глаз видит и не узнает помещения: таинственные оттенки света среди убожества творят ослепительную гармонию.
(1) Если он не хотел, чтобы подстригали деревья, деревья оставались нетронутыми, если он просил простить или наградить кого-либо, заинтересованное лицо знало, что так и будет; что он мог ездить на любой лошади, брать в замок любую собаку; рыться в библиотеке, бегать босиком и есть, что ему вздумается. (2) Его отец некоторое время боролся с этим, но уступил – не принципу, а желанию жены. (3) Он ограничился удалением из замка всех детей служащих, опасаясь, что благодаря низкому обществу прихоти мальчика превратятся в склонности, трудноискоренимые.(4) В общем, он был всепоглощённо занят бесчисленными фамильными процессами, начало которых терялось в эпохе возникновения бумажных фабрик, а конец - в смерти всех кляузников. (5) Кроме того, государственные дела, дела поместий, диктант мемуаров, выезды парадных охот, чтение газет и сложная переписка держали его в некотором внутреннем отдалении от семьи; сына он видел так редко, что иногда забывал, сколько ему лет.
(1) Между тем внушительный диалог приходил на ум капитану все реже и реже, так как Грэй шел к цели с стиснутыми зубами и побледневшим лицом. (2) Он выносил беспокойный труд с решительным напряжением воли, чувствуя, что ему становится все легче и что неумение заменялось привычкой. (3) Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, и тогда вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его лица. (4) Он молча сносил насмешки, издевательства и неизбежную брань, до тех пор пока не стал в новой сфере «своим», но с этого времени неизменно отвечал боксом на всякое оскорбление.

Найти предложение с параллельным подчинением придаточных.

(1) Ассоль росла без подруг.(2) Два - три десятка детей её возраста, которые жили в Каперне, пропитанной грубым семейным началом, основой которой служил непоколебимый авторитет матери и отца, вычеркнули раз – навсегда маленькую Ассоль из сферы своего покровительства и внимания. (3) К тому же замкнутый образ жизни Лонгрена освободил теперь истерический язык сплетни. (4) Про матроса говаривали, что он где-то кого-то убил, оттого, мол, его больше не берут служить на суда, а сам он мрачен и нелюдим, потому что « терзается угрызениями преступной совести». (5) Играя, дети гнали Ассоль, если она приближалась к ним, швыряли грязью и дразнили тем, что будто отец делал фальшивые деньги. (6) Одна за другой ее наивные попытки к сближению оканчивались горьким плачем, синяками, царапинами и другими проявлениями общественного мнения.
(1)Когда дух исследования заставил Грея проникнуть в библиотеку, его поразил пыльный свет, вся сила и особенность которого заключалась в цветном узоре верхней части оконных стекол. (2) Шкапы были плотно набиты книгами, так что они казались стенами, которые заключали жизнь в самой толще своей. (3) В отражениях шкапных стёкол виднелись другие шкапы, покрытые бесцветно блестящими пятнами. (4) Огромный глобус, который стоял на круглом столе и был заключён в медный сферический крест экватор, привлёк внимание Грея.

Найдите предложение с последовательным подчинением придаточных .

(1) Когда он обернулся к выходу, Грэй увидел над дверью огромную картину, на которой был изображен корабль, вздымающийся на гребень морского вала. (2) Но всего замечательней была в этой картине фигура человека, стоящего на баке спиной к зрителю. (3) Поза этого человека ничего собственно не говорила о том, чем он занят, но заставляла предполагать, что его внимание крайне напряженно. (4) Грэй несколько раз приходил смотреть эту картину, которая овладела его воображением, так что оно постоянно рисовало картины морской стихии.(5) картина стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя и без которого сложно осознать своё предназначение в жизни. (6) Грэй решительно захотел стать капитаном.
(1) Там, где они плыли, слева волнистым сгущением тьмы проступал берег, на котором располагалась Каперна. (2) Когда подплывали совсем близко, Грэй слышал собачий лай, что доносился с суши. (3) Огни деревни напоминали печную дверцу, которая прогорела дырочками, сквозь которые виден пылающий уголь. (4) Направо был океан, такой явственный, как будто ощущалось присутствие спящего человека и как будто он был совсем рядом.
(1) В одно из своих еженедельных посещений игрушечной лавки Ассоль вернулась домой расстроенная. (2) Когда она вошла, то была так огорчена, что сразу не могла говорить. (3) Свои товары девушка принесла обратно. (4) Лишь после того, как по встревоженному лицу отца Ассоль увидела, что он ожидает чего-то значительно худшего действительности, начала рассказывать о случившемся. (5) При этом она водила пальцем по стеклу окна, у которого стояла, рассеянно наблюдая море. (6) Оказывается, хозяин игрушечной лавки начал в этот раз с того,что открыл смчётную книгу и показал ей, сколько за ними долга. (7) Она содрогнулась, увидев внушительное трёхзначное число

Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать Карту слов. Я отлично умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!

Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.

Вопрос: мастерски — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?

Ассоциации к слову «зуб»

Синонимы к словосочетанию «стиснуть зубы»

Цитаты из русской классики со словосочетанием «стиснуть зубы»

Подъехав к дому, он сильно дёрнул звонок и, стиснув зубы , сжал кулаки, ожидая, когда ему отворят дверь.

Сочетаемость слова «стиснуть»

стиснуть зубы
стиснуть кулаки
стиснуть руки
(полная таблица сочетаемости)

Сочетаемость слова «зуб»

белые зубы
острые зубы
передние зубы
зубы дракона
зуб мудрости
зубья пилы
ряд белоснежных зубов
следы зубов
чистка зубов
зубы стучали
зубы сверкали
зубы застучали
стиснуть зубы
сжать зубы
чистить зубы
(полная таблица сочетаемости)

Значение слова «стиснуть»

СТИ́СНУТЬ , -ну, -нешь; сов., перех. (несов. стискивать). 1. Плотно прилегая, окружая, крепко обхватывая, произвести давление на кого-, что-л.; сжать, сдавить. (Малый академический словарь, МАС)

Значение слова «зуб»

ЗУБ , -а, мн. зу́бы, -о́в и зу́бья, -ьев, м. 1. (мн. зу́бы). Костное образование, орган во рту для схватывания, кусания, измельчения и разжевывания пищи. Коренные зубы. Зубы прорезались. Держать что-л. в зубах. (Малый академический словарь, МАС)

Отправить комментарий

Дополнительно

Как правильно пишется слово «стиснуть»
Как правильно пишется слово «зуб»
Разбор по составу слова «стиснуть» (морфемный разбор)
Разбор по составу слова «зуб» (морфемный разбор)
Перевод словосочетания «стиснуть зубы» и примеры предложений (английский язык)

Значение слова «стиснуть»

СТИ́СНУТЬ , -ну, -нешь; сов., перех. (несов. стискивать). 1. Плотно прилегая, окружая, крепко обхватывая, произвести давление на кого-, что-л.; сжать, сдавить.

Значение слова «зуб»

Синонимы к словосочетанию «стиснуть зубы»

стиснув зубы
скрипя зубами
стиснутые зубы
сжатые зубы
сжать зубы
(ещё синонимы. )

Ассоциации к слову «зуб»

зубец
стоматолог
рот
удаление
боль
(ещё ассоциации. )

Сочетаемость слова «стиснуть»

стиснуть зубы
стиснуть кулаки
стиснуть руки
(полная таблица сочетаемости. )

Сочетаемость слова «зуб»

белые зубы
зубы дракона
ряд белоснежных зубов
зубы стучали
стиснуть зубы
(полная таблица сочетаемости. )

Морфология

Разбор по составу слова «стиснуть»
Разбор по составу слова «зуб»

Правописание

Как правильно пишется слово «стиснуть»
Как правильно пишется слово «зуб»

Карта слов и выражений русского языка

Онлайн-тезаурус с возможностью поиска ассоциаций, синонимов, контекстных связей и примеров предложений к словам и выражениям русского языка.

Справочная информация по склонению имён существительных и прилагательных, спряжению глаголов, а также морфемному строению слов.

Сайт оснащён мощной системой поиска с поддержкой русской морфологии.

ISBN 978-5-17-064314-1 (ООО «Изд-во АСТ») (С.: Внекл. чтен.)

ISBN 978-5-271-26658-4 (ООО «Издательство Астрель»)

Серийное оформление А. Логутовой

ISBN 978-5-17-064315-8 (ООО «Изд-во АСТ») (С.: Любим. чтен.)

ISBN 978-5-271-26659-1 (ООО «Издательство Астрель»)

Серийное оформление А. Кудрявцева

ISBN 978-5-17-064316-5 (ООО «Изд-во АСТ») (С.: Хрест. школ-2)

ISBN 978-5-271-26660-7 (ООО «Издательство Астрель»)

Серийное оформление А. Кудрявцева

Часть первая

1

Звезды еще сверкали остро и холодно, но небо на востоке уже стало светлеть. Деревья понемногу выступали из тьмы. Вдруг по вершинам их прошелся сильный, свежий ветер. Лес сразу ожил, зашумел полнозвучно и звонко. Свистящим шепотом перекликнулись между собой столетние сосны, и сухой иней с мягким шелестом полился с потревоженных ветвей.

Ветер стих внезапно, как и налетел. Деревья снова застыли в холодном оцепенении. Сразу стали слышны все предутренние лесные звуки: жадная грызня волков на соседней поляне, осторожное тявканье лисиц и первые, еще неуверенные удары проснувшегося дятла, раздававшиеся в тишине леса так музыкально, будто долбил он не древесный ствол, а полое тело скрипки.

Снова порывисто шумнул ветер в тяжелой хвое сосновых вершин. Последние звезды тихо погасли в посветлевшем небе. Само небо уплотнилось и сузилось. Лес, окончательно стряхнувший с себя остатки ночного мрака, вставал во всем своем зеленом величии. По тому, как, побагровев, засветились курчавые головы сосен и острые шпили елей, угадывалось, что поднялось солнце и что занявшийся день обещает быть ясным, морозным, ядреным.

Стало совсем светло. Волки ушли в лесные чащобы переваривать ночную добычу, убралась с поляны лисица, оставив на снегу кружевной, хитро запутанный след. Старый лес зашумел ровно, неумолчно. Только птичья возня, стук дятла, веселое цвиканье стрелявших меж ветвей желтеньких синиц да жадный сухой кряк соек разнообразили этот тягучий, тревожный и грустный, мягкими волнами перекатывающийся шум.

Сорока, чистившая на ветке ольховника черный острый клюв, вдруг повернула голову набок, прислушалась, присела, готовая сорваться и улететь. Тревожно хрустели сучья. Кто-то большой, сильный шел сквозь лес, не разбирая дороги. Затрещали кусты, заметались вершины маленьких сосенок, заскрипел, оседая, наст. Сорока вскрикнула и, распустив хвост, похожий на оперение стрелы, по прямой полетела прочь.

Из припудренной утренним инеем хвои высунулась длинная бурая морда, увенчанная тяжелыми ветвистыми рогами. Испуганные глаза осмотрели огромную поляну. Розовые замшевые ноздри, извергавшие горячий парок встревоженного дыхания, судорожно задвигались.

Старый лось застыл в сосняке, как изваяние. Лишь клочковатая шкура нервно передергивалась на спине. Настороженные уши ловили каждый звук, и слух его был так остер, что слышал зверь, как короед точит древесину сосны. Но даже и эти чуткие уши не слышали в лесу ничего, кроме птичьей трескотни, стука дятла и ровного звона сосновых вершин.

Слух успокаивал, но обоняние предупреждало об опасности. К свежему аромату талого снега примешивались острые, тяжелые и опасные запахи, чуждые этому дремучему лесу. Черные печальные глаза зверя увидели на ослепительной чешуе наста темные фигуры. Не шевелясь, он весь напружился, готовый сделать прыжок в чащу. Но люди не двигались. Они лежали в снегу густо, местами друг на друге. Их было очень много, но ни один из них не двигался и не нарушал девственной тишины. Возле возвышались вросшие в сугробы какие-то чудовища. Они-то и источали острые и тревожные запахи.

Испуганно кося глазом, стоял на опушке лось, не понимая, что же случилось со всем этим стадом тихих, неподвижных и совсем не опасных с виду людей.

Внимание его привлек звук, послышавшийся сверху. Зверь вздрогнул, кожа на спине его передернулась, задние ноги еще больше поджались.

Однако звук был тоже не страшный: будто несколько майских жуков, басовито гудя, кружили в листве зацветающей березы. И к гуденью их примешивался порой частый, короткий треск, похожий на вечерний скрип дергача на болоте.

А вот и сами эти жуки. Сверкая крыльями, танцуют они в голубом морозном воздухе. Снова и снова скрипнул в вышине дергач. Один из жуков, не складывая крыльев, метнулся вниз. Остальные опять затанцевали в небесной лазури. Зверь распустил напряженные мускулы, вышел на поляну, лизнул наст, кося глазом на небо. И вдруг еще один жук отвалил от танцевавшего в воздухе роя и, оставляя за собой большой, пышный хвост, понесся прямо к поляне. Он рос так быстро, что лось едва успел сделать прыжок в кусты, – что-то громадное, более страшное, чем внезапный порыв осенней бури, ударило по вершинам сосен и брякнулось о землю так, что весь лес загудел, застонал. Эхо понеслось над деревьями, опережая лося, рванувшегося во весь дух в чащу.

Увязло в гуще зеленой хвои эхо. Сверкая и искрясь, осыпался иней с древесных вершин, сбитых падением самолета. Тишина, тягучая и властная, овладела лесом. И в ней отчетливо послышалось, как простонал человек и как тяжело захрустел наст под ногами медведя, которого необычный гул и треск выгнали из леса на полянку.

Медведь был велик, стар и космат. Неопрятная шерсть бурыми клочьями торчала на его впалых боках, сосульками свисала с тощего, поджарого зада. В этих краях с осени бушевала война. Она проникла даже сюда, в заповедную глушь, куда раньше, и то не часто, заходили только лесники да охотники. Грохот близкого боя еще осенью поднял медведя из берлоги, нарушив его зимнюю спячку, и вот теперь, голодный и злой, бродил он по лесу, не зная покоя.

Медведь остановился на опушке, там, где только что стоял лось. Понюхал его свежие, вкусно пахнущие следы, тяжело и жадно задышал, двигая впалыми боками, прислушался. Лось ушел, зато рядом раздавался звук, производимый каким-то живым и, вероятно, слабым существом. Шерсть поднялась на загривке зверя. Он вытянул морду. И снова этот жалобный звук чуть слышно донесся с опушки.

Медленно, осторожно ступая мягкими лапами, под которыми с хрустом проваливался сухой и крепкий наст, зверь направился к неподвижной, вбитой в снег человеческой фигуре.

2

Летчик Алексей Мересьев попал в двойные клещи. Это было самое скверное, что могло случиться в воздушном бою. Его, расстрелявшего все боеприпасы, фактически безоружного, обступили четыре немецких самолета и, не давая ему ни вывернуться, ни уклониться с курса, повели на свой аэродром…

А получилось все это так Звено истребителей под командой лейтенанта Мересьева вылетело сопровождать «илы», отправлявшиеся на штурмовку вражеского аэродрома. Смелая вылазка прошла удачно. Штурмовики, эти «летающие танки», как звали их в пехоте, скользя чуть ли не по верхушкам сосен, подкрались прямо к летному полю, на котором рядами стояли большие транспортные «юнкерсы». Неожиданно вынырнув из-за зубцов сизой лесной гряды, они понеслись над тяжелыми тушами «ломовиков», поливая их из пушек и пулеметов свинцом и сталью, забрасывая хвостатыми снарядами. Мересьев, охранявший со своей четверкой воздух над местом атаки, хорошо видел сверху, как заметались по аэродрому темные фигурки людей, как стали грузно расползаться по накатанному снегу транспортники, как штурмовики делали новые и новые заходы и как пришедшие в себя экипажи «юнкерсов» начали под огнем выруливать на старт и поднимать машины в воздух.

Вот тут-то Алексей и совершил промах. Вместо того чтобы строго стеречь воздух над районом штурмовки, он, как говорят летчики, соблазнился легкой дичью. Бросив машину в пике, он камнем ринулся на только что оторвавшийся от земли тяжелый и медлительный «ломовик», с удовольствием огрел несколькими длинными очередями его четырехугольное пестрое, сделанное из гофрированного дюраля тело. Уверенный в себе, он даже не смотрел, как враг ткнется в землю. На другой стороне аэродрома сорвался в воздух еще один «юнкерс». Алексей погнался за ним. Атаковал – и неудачно. Его огневые трассы скользнули поверх медленно набиравшей высоту машины. Он круто развернулся, атаковал еще раз, снова промазал, опять настиг свою жертву и свалил ее где-то уже в стороне над лесом, яростно всадив в широкое сигарообразное туловище несколько длинных очередей из всего бортового оружия. Уложив «юнкерс» и дав два победных круга у места, где над зеленым всклокоченным морем бесконечного леса поднялся черный столб, Алексей повернул было самолет обратно к немецкому аэродрому.

Но долететь туда уже не пришлось. Он увидел, как три истребителя его звена ведут бой с девятью «мессерами», вызванными, вероятно, командованием немецкого аэродрома для отражения налета штурмовиков. Смело бросаясь на немцев, ровно втрое превосходивших их по числу, летчики стремились отвлечь врага от штурмовиков. Ведя бой, они оттягивали противника все дальше и дальше в сторону, как это делает тетерка, притворяясь подраненной и отвлекая охотников от своих птенцов.

Алексею стало стыдно, что он увлекся легкой добычей, стыдно до того, что он почувствовал, как запылали под шлемом щеки. Он выбрал себе противника и, стиснув зубы, бросился в бой. Целью его был «мессер», несколько отбившийся от других и, очевидно, тоже высмотревший себе добычу. Выжимая всю скорость из своего «ишачка», Алексей бросился на врага с фланга. Он атаковал немца по всем правилам. Серое тело вражеской машины было отчетливо видно в паутинном крестике прицела, когда он нажимал гашетку. Но тот спокойно скользнул мимо. Промаха быть не могло. Цель была близка и виднелась на редкость отчетливо. «Боеприпасы!» – догадался Алексей, чувствуя, что спина сразу покрылась холодным потом. Нажал для проверки гашетки и не почувствовал того дрожащего гула, какой всем телом ощущает летчик, пуская в дело оружие своей машины. Зарядные коробки были пусты: гоняясь за «ломовиками», он расстрелял весь боекомплект.

Читайте также: